я сцена рождества, где роль божьей матери исполняет Эдит Сторен. Иллюстрацией стихов: «Я видел его у сторожевых огней в сотнях лагерей. Они воздвигли ему алтарь» — служат сцены похода крестоносцев, иду* щих для освобождения гроба господня.

Дальше появляется базарная площадь в старинном городе. Это не Вавилон, не Тир и не Ниневия, а обобщен* ный образ этих трех городов.

Сначала показаны сцены жестоких насилий и опустошений. Затем с неба изливается огненный дождь, как в Судный день над нечестивыми городами. Перед этой картиной разрушения дается надпись со стихом: «Они были поражены ужасным блеском огненного меча судьбы». В воздухе появляется небозкитель, он постепенно опускается и проходит среди толпы, торжественно трубя в рог. Затем дается надпись: «Господь наш шествует к нам». Каждый раз, как в гимне повторяется эта строка, небожитель снова появляется на экране. Сопровождающий его сонм ангелов, подчеркивающий его духовное превосходство над людьми, производит неизгладимое впечатление, доказывая, что кино — великое средство религиозной пропаганды.

Вслед за ними проходит процессия. Целая толпа движется рядом с кортежем ангелов, устремив взгляд к долинам Сиона. Те, кого ведут на суд, шествуют рядами: вожди древности, варвары с их первобытным орзгжиеэз. Цезарь и его противники, средневековые фигуры, среди которых мы видим задумчивого Данте и, наконец, Ришелье и Наполеона.

Так перед чудесным оком кинокамеры постепенно проходит целая толпа, она увеличивается до громадных размеров и затем исчезает... Самая потрясающая фигура в этой толпе — Лев Толстой (Эдвард Томас), идущий в крестьянской рубахе за своими жестокими и себялюбивыми гонителями. Эта процессия иллюстрирует строку:

«Он выйдет из сердец человеческих в канун страшного суда».

В заключение зритель видит Линкольна на ступенях Белого дома; эта картина по стилю напоминает старинную живопись Роже. Линкольн освобождает от neneii коленопреклоненного раба — эта сцена иллюстрируп строку: