фильма, эмоциональный и пластичный, описанный Мус-синаком («Меркюр де Франс», 1 ноября 1921 года):
«Некоторые кадры... вызывают в памяти картины Гойи, Веласкеса и Риберы при всем отличии их друг от друга. А какое потрясающее впечатление производит появление из тумана огромной, уходящей вдаль стены Альгамбры, вдоль которой Сибилла, как сомнамбула, идет навстречу своей судьбе».
Композиция напоминает знаменитую сцену из «Кали-гари», где Чезаре так же, точно лунатик, идет вдоль длинной стены. Однако тут надо говорить не о подражании, а лишь о совпадении: немецкий фильм был показан в Париже только через полгода после выхода «Эльдорадо». Л'Эрбье использовал и оптические деформации. Когда молодой шведский художник пишет в Гренаде Альгамбру, камера смотрит его глазами и рисует кистью картину, чем-то напоминающую Клода Моне. Эта поразительная съемка была описана в «Синэа» (6 октября 1922 года),— должно быть, самим Л'Эрбье: «Художник видит Альгамбру, и его мысли о любви деформируют видимую им картину».
Значит, автор хотел показать точку зрения художника современного и к тому же влюбленного. Далее, в сцене опьянения лица некоторых персонажей были искажены с помощью кривых зеркал.
Эти первые, по тем временам новаторские опыты теперь стали привычным кинематографическим языком, но тогда они вызывали яростные протесты некоторых критиков, например Андре де Ресса, писавшего в «Эбдо фильм» (1 октября 1921 года):
«Бесподобная Ева Франсис? Моча... В волне размытых очертаний одна только дымка остается реальной, бессмертной, такой, какой я ее вижу. Дерьмо... Все голубое... Ах, голубое в черном и белом... Ах, бесподобная Ева Франсис... Кошмар... (Аплодисменты.) Вуаль... фло-фло... все в вуали... все в фло-фло... Шарантон! Весь мир высаживается... Начинается наплывом... Заткнитесь! Набережная... Бледный снимок. В конце набережной — хулиганы. Берег, изнасилование. Фламенко! Андалузский швед все видит в дымке!.. (Аплодисменты наплывом.)
...Вы, лицемеры и бесстыдники, выходя с такого представления, какое я только что описал, кричите, что видели «шедевр»... А по правде, вы из трусости не сознаетесь, что так же, как и я, помирали со скуки за двадцать франков в час».
91